Триполье - Страница 1


К оглавлению

1

Памяти комсомольцев, павших смертью

храбрых в селе Триполье

Часть первая
ВОССТАНИЕ

ТИМОФЕЕВЫ


Пятый час.
Под навесом
снятся травы коровам,
пахнет степью и лесом,
холодком приднепровым.


Ветер, тучи развеяв,
с маху хлопает дверью:
— Встань, старик Тимофеев,
сполосни морду зверю.


Рукавицами стукни,
выпей чашку на кухне,
стань веселым-веселым,
закуси малосолом.


Что теперь ты намерен?
Глыбой двинулся мерин,
морду заревом облил —
не запятишь в оглобли.


За плечами туманы,
за туманами страны, —
там живут богатеи,
многих наших лютее.


Что у нас?
Голодуха.
Подчистую всё чисто,
в бога, в господа, в духа,
да еще коммунисты.


На громадные версты
хлеборобы не рады, —
всюду хлеборазверстки,
всюду продотряды.


Так ли, этак ли битым,
супротиву затеяв,
сын уходит к бандитам,
звать — Иван Тимофеев.
А старик Тимофеев —
сам он из богатеев.
Он стоит, озирая
приделы, сараи.
Всё налажено, сбито
для богатого быта.


День богатого начат,
утя жирная крячет,
два огромные парня
в навозе батрачат.
Словно туша сомовья,
искушенье прямое,
тащит баба сыновья
в свинарник помои.


На хозяйстве великом
ни щели, ни пятен.
Сам хозяин, владыка,
наряден,
опрятен.
Сам он оспою вышит.
Поклонился иконам,
в морду мерину дышит
табаком, самогоном;
он хрипит, запрягая,
коммунистов ругая.


А хозяйка за старым
пышет гневом и жаром:
— Заскучал за базаром?
— Заскучал за базаром…
— Дурень! —
лается баба,
корчит рожу овечью…
— Постыдился хотя ба…
— Отойди! Изувечу!
— Старый пьяница, боров…
— Дура!
— …дерево, камень!
И всего разговоров,
что махать кулаками!
Что ты купишь?
Куренок
нынче тыщарублевый…
Горсть орехов каленых,
да нажрешься до блева,
до безумья!..


И баба,
большая, седая,
закудахтала слабо,
до земли приседая.


В окнах звякнули стекла,
вышел парень.
Спросонья
молодою и теплой
красотою фасоня
и пыхтя папиросой,
свистнул:
— Видывал шалых…
Привезем бабе роскошь —
пуховой полушалок…


Хватит вам барабанить —
запрягайте, папаня!
Сдвинул на ухо шапку,
осторожен и ловок,
снес в телегу охапку
маслянистых винтовок.


Мерин выкинул ногу —
крикнул мерину: «Балуй!..»
Выпил, крякая, малый
посошок на дорогу.

ТИМОФЕЕВ БЕРЕТ НА БОГА


Дым.
Навозное тесто,
вонь жирна и густа.
Огорожено место
для продажи скота.


И над этой квашней,
золотой и сырой,
встало солнце сплошной
неприкрытой дырой.


Брызжут гривами кони,
рев стоит до небес;
бык идет в миллионе,
полтора — жеребец.


Рубль скользит небосклоном
к маленьким миллионам.


Рвется денежка злая,
в эту кашу, звонка,
с головой покрывая
жеребца и быка.


Но бычачья, густая
шкура дыбится злей,
конь хрипит, вырастая
из-под кучи рублей.


Костью дикой и острой
в пыль по горло забит,
блекнет некогда пестрый
миллион у копыт.


И на всю Украину,
словно горе густое,
била ругань в кровину
и во всё пресвятое.


В чайной чайники стыли,
голубые, пустые.


Рыбой черной и жареной
несло от буфета…
Покрывались испариной
шеи синего цвета.
Терли шеи воловьи,
пили мутную радость —
подходящий сословью
крестьянскому градус.
Приступая к беседе,
говорили с оглядкой:


— Что же.
Это.
Соседи?
Жить.
Сословью.
Не сладко.


Парень, крытый мерлушкой,
стукнул толстою кружкой,
вырос:
— Слово дозвольте! —
Глаз косил весело,
кольт на стол.
И на кольте
пальцы судорогой свело.


— Я — Иван Тимофеев
из деревни Халупы.
Мой папаня присутствует
вместе со мной.
Что вы стонете?
Глупо.
Нужен выход иной.
Я, Иван Тимофеев,
попрошу позволенья
под зеленое знамя
собирать населенье.
К атаману Зеленому
вывести строем
хлеборобов на битву
и — дуй до горы!
Получай по винтовке!
Будь, зараза, героем!
Не желаем коммуний
и прочей муры.
Мы ходили до бога.
Бог до нашего брата
снизойдет нынче ночью
за нашим столом.
Каждый хутор до бога
посылай делегата —
все послухаем бога —
нельзя без того.
Он нам скажет решительно,
надо ль, не надо ль
гнусно гибнуть под игом
и тухнуть, как падаль.
Либо скажет, что, горло и сердце калеча,
под гремящими пулями
вырасти… выстой…
Отряхни, Украина,
отягченные плечи
красной вошью
и мерзостью красной…
нечистой…
Я закончил!


И парень
поперхнулся, как злостью,
золотым самогоном
и щучьею костью.


Вечер шел лиловатый.
Встали все за столом
и сказали:
— Ну что же?
— Пожалуй…
1